Не стоит отвечать злу насилием. Вы даже представить не можете, на что способно изнасилованное зло.

Каким он был? Да совершенно обыкновенным, если не брать во внимание некоторых странностей, которые присущи каждому, вне зависимости от национальности и места проживания. Был он прост в общении, но не старался сблизиться с кем бы то ни было настолько, чтобы люди считали себя вправе задавать ему вопросы. Можно считать себя кристально честным человеком, до тех пор пока тебя ни о чём не спрашивают. Или пока ты имеешь связи без привязанностей.

Жил он в прозаическом студенческом общежитии, потому, как имел честь числиться на четвёртом курсе юридического факультета. В постоянной подружке не нуждался, предпочитая банальной моногамии квадроощущения полигамности.
Отчего то женщины всегда чувствуют подобное мировозрение интересующего их самца, но всё равно идут на сближение, отчаянно ставя крест на инстинктах. Этот курсант Фемиды привлекал добрых 70% женского населения общаги тем, что проживал в своей комнате один. Комендант общежития, славящаяся бдительностью пограничного Джульбарса, весьма благосклонно относилась к легкомысленной жизни вверенной её попечению молодёжи. Особенно если последняя была в состоянии материально поощрить подобное попустительство.

"Завтра сессия начинается, а я стерилен, словно дух бесплотный" - шёл он по коридорам своей Alma mater, как обычно углублённый в собственные размышления, - "а всё эта проклятая работа, чёрт бы её побрал".
-- Гена-а!
Вечером сеанс виртуальной связи с шефом… - он всегда представлял своего работодателя старым, жирным Микки Маусом, с потёртой плюшевой мордой. Наверное из-за соответствующей аватарки, безразлично смотрящей с монитора. Раз в неделю проходило пятиминутное совещание, - хм-м… вторник, будь он неладен. Зато валят всё на по детски невинный понедельник.
-- Генка, подожди!
Без образования сегодня – никуда! Хотя больной маме зачётом по праву не поможешь…
-- Да подожди же ты, чёрт глухой, - повис на его плечах запыхавшийся Тарас Синеокий, - кричу тебе, кричу… Привет, - кивнул он улыбающейся стайке девчонок, бросающих призывные взгляды на каждую особь мужского пола, имеющую возможность спонсировать поход на вечерний концерт хронически гастролирующей "Дискотеки авария".
-- Ну, что там у тебя?
-- Хочу посоветоваться с тобой, Старков, - доверительно заглянул в его глаза Тарас.
Это была, пожалуй самая скверная из всех его привычек. По сравнению с ней недержание мыслей считалось ангельской добродетелью.
-- Опять с Ксюхой проблемы? – иронично поднял бровь Старков, постепенно избавляясь от раздражительности, вызванной своими недавними размышлениями. Куда тут деться от приставучего Синеокого. Так уж повелось, что: гвоздь – он всегда свой, в доску.

Благодаря заботам своих, не слишком ущемлённых жизнью родителей, Тарас так же наслаждался жилищным одиночеством, если не считать его постоянно меняющихся подружек. Непонятно по какой причине, он предпочитал суету отдельной комнаты в общежитии спокойствию съёмной квартиры.
-- Проблемы - дело проходящее… - заговорщицки подмигнул Тарас, - ты когда-нибудь жил с бабой только потому, что одному не вмоготу?
-- Нет, я с детства привык спать один.
-- А меня наверное родители испортили, когда взяли сентиментальную моду на ночь ко мне медведя подкладывать, - хмыкнул Тарас, таща жертву за рукав, в сторону холодной лестницы. – ты наверное наслышан о столь легендарной личности, как Роксолана Соболяк?

Эту ослепительно красивую девчонку в универе знали все. Прежде всего, она непременно участвовала во всех конкурсах красоты, на которые разумеется могла пробиться. Исходя из чего, вся мужская часть студенчества просто души в ней не чаяла.
-- Знаю, конечно. И что с того?
-- Так вот: хочешь верь, хочешь нет, но я готов с ней размножаться даже в неволе.
-- А как же Ксюха?
-- Эх, бабы… любить не умеют, зато требований предъявляют! Надоела, понимаешь ? – с претензией на вселенскую проблему прикусил нижнюю губу Синеокий, - Во-первых: когда Ксюха переехала ко мне, её соседка по комнате Анька плотно подселила к себе Шурика со второго курса. Ну этот… очки у него ещё такие…моя бабушка подобные ещё до войны стеснялась носить.
-- Ну? – нетерпеливо поморщился Генка, припоминая несуразного во всех отношениях Шурика.
Тот, сам не имея в жизни особых талантов, водил знакомства с модными ди-джеями в ночных клубах, вёл богемный образ жизни вечного студента, чем собственно и соблазнил зеленоглазую до отчаянья Аню.
-- А во-вторых: Ксюха сразу же после моего предложения освободить территорию, бессовестно использовала главный бабий козырь, - заявила, что она глубоко и хронически беременна!
-- Зачем тогда тащил её в свою берлогу, коль жить не собирался?
-- Так я же и говорю: - скучно!
-- Ты бы лучше кошку завёл. Та хоть беременеет без претензий, - глубоко затянулся табачным дымом Старков уже потеряв к разговору и без того не бог весть, какой интерес.
-- Да ладно, - раздражённо махнул рукой Тарас, - она так же беременна, как и я.
-- В качестве проверки на вшивость предложи ей вместе сходить на УЗИ, или просто – оплатить аборт.
-- Знаешь, Генка я всегда следовал народной мудрости: семь раз проверь, один раз надень. Так, что…
-- Ну тогда, дай опровержение в прессе. Что я могу тебе ещё посоветовать? – преждевременно обрадовался Старков окончанию этого, не интересующего его разговора. Да и сигареты подходили к концу…
-- Да с Ксюхой я в любом случае всё порешаю, - обломал его опрометчивые надежды Тарас, - посоветуй, стоит ли сейчас связываться с Рокси. За ней такой здоровенный баскетболист приезжает… Чё-ёрт, а какие у неё шикарные ноги!
-- Ноги не роскошь, а средство передвижения. Дерзай, потому, что сегодня баскетболист, завтра ещё какой-нибудь стероидный бройлер. Какая разница, когда начинать.
-- Хлопотно с ней будет. Вчера нечаянно подслушал, как она с Настей Немцовой задушевную беседу вела. Ей непременно хочется, чего-то большого и чистого!
-- Тогда отведи её в зоопарк, пускай она там слона вымоет, - без тени насмешки, дал наконец дельный совет Генка, - что в конце концов, ты теряешь? Брак, как известно: - понятие расторжимое. А у меня ещё на сегодня огромная куча не завершённых дел. Пока.
Оставив Тараса обдумывать свои дела, Старков торопливо направился к выходу из нескончаемых лабиринтов университета. На улице набрал полные лёгкие легкомысленного весеннего воздуха и посмотрев вслед троим оживлённо болтающим одногрупницам, остановил обшарпанный "Seat”, занимающегося извозом частника.

**** **** ****

Вечером, когда общежитие перестаёт лихорадить от дневных волнений, все собираются в пыльных переходах между корпусами, чтобы романтично позажиматься в полумраке под хриплый лепет по исторически ценного магнитофона. Старков же решил заняться делом.
В уютной по своему темноте "трёшки" - комнаты, рассчитанной на проживание троих человек, призрачно мерцал голубоватым светом монитор работающего компьютера. Привычно пробежавшись быстрыми пальцами по клавиатуре, он вывел на экран из тьмы интернета морду улыбчивого Микки Мауса.
Привет, я на связи. – Отстрекотав затейливым ритмом, появилась строка.

С минуту, на мониторе не происходило ни каких изменений. Но вот изображение едва заметно моргнуло и по белому фону, побежали весёлыми муравьями чёрные буквы:
-- Ты точен, как швейцарский хронометр.
-- Спасибо, что с работой?
-- Работы для людей твоего профиля – всегда невпроворот, - на экране вспыхнула очень контрастная фотография улыбчивого мужчины, на фоне синей водной глади, с теннисной ракеткой в руках.
-- Он что, заказчика в теннис обыграл? – не удержался Генка от капельки цинизма и юмора. Но так как задавать подобные вопросы людям его рода занятий не полагалось, то эту вырвавшуюся фразочку услышали только темнота комнаты, да сладко спавшая ласковая кошечка Наина.
-- г. Санкт-Петербург, Васильевский остров, генеральный директор научно-производственной фирмы "Ампекс", Сологуб Владислав Васильевич, срок исполнения 7 дней. – приговором возникли три строки информации. Как оправдание, робко засветился номер счёта, призванный покрыть моральные, да в общем-то любые издержки исполнителя.
Ещё некоторое время Старков продолжал рассматривать стройный ряд цифр, словно ожидая продолжения. Однако вспомнив, что виртуальный собеседник всегда пропадает по-английски, принялся мудрить с номером счёта, загнав его туда, где не только Макар телят не пас, а ещё не каждый о таком месте слышал.

Да, был Генка Старков, студент четвёртого курса юрфака – банальным киллером. И ничего он не видел предосудительного в том, чтобы оказать кому-то неоценимую услугу по сходной цене. За два года непосильного труда на этом поприще та самая, "сходная" цена, выросла до 10 000 долларов за заказ. Конечно это был далеко не потолок в сией довольно перспективной профессии, но наш бурсак не страдал ложной скромностью и надеялся ещё поработать в этом направлении, повышая свои ставки точностью исполнения заказов. Карьера - это такая вещь, что применима даже в раю.
Старков никогда не искал в клиентах их слабых сторон, справедливо считая, что всякая ахиллесова пята – просто прикрыта шляпой. В его недолгой, но довольно таки деятельной практике на этот счёт не возникало пока никаких осложнений. Его никогда не преследовали телохранители "оформленного" клиента, видимо считая такой рискованный для себя ход совершенно излишним после безвременной кончины работодателя.

Если милиция и интересовалась его деяниями, то никак не сопоставляла их с несколько хипповатым студентом, слонявшимся по городам и весям с командировочными заданиями от различных фирм, на которые Генка, якобы, подрабатывал в свободное от учёбы время. На самом же деле все эти фирмы просто не могли существовать без командировочного гения Старкова. Они были созданы им самим, по купленным у карманников чужим паспортам.
Своего неизвестного работодателя, он так же не опасался, так как ни один ни другой понятия не имели о координационной точке местонахождения друг друга. Тут, что называется, и волки сыты - и овцы целы, и пастухам вечная память. Однако памятуя, что коль хочешь мира – будь готов вдвойне, он никогда не держал в своей комнате в общежитии компрометирующих себя предметов. Чувствовал себя спокойно, не сорил деньгами, а иногда, даже намеренно влезал в долги затем, чтобы непременно их вовремя вернуть.
Единственно близким для него существом была только ангорская кошечка с гипотетическим именем Наина. С любимицей, он старался по возможности не расставаться, принимая во внимание закоренелое одиночество человеческого "Я".
На честно заработанные деньги (а их скопилось уже не мало) Генка содержал больную мать, живущую в сонном городке где-то под Житомиром. Да по окончанию своего обучения собирался заняться частной адвокатской практикой. В других сферах деятельности юриспруденции и права, он себя решительно не представлял, прекрасно осознавая что при не слишком благоприятных для него раскладах та же самая юриспруденция, - запросто определит его в клиенты пенитенциарных заведений.
Но тут и огурцы втайне считают себя бритыми кактусами.

**** **** ****

Когда над пещерами наших пращуров взвился передовой лозунг: - Да здравствует рабовладельческий строй – светлое будущее всего человечества! – идея неизбежности насилия стала неотъемлемой частью морали. А после изобретения бронзового ножа человечество тут же научилось толковать волю богов и подтасовывать результаты выборов. Тут уж следует признать рождение союза церкви с политикой. Политиков в этом тандеме боялись. Перед церковью – благоговели. Хотя лично я не вижу особых различий между страхом и благоговением.
Как вы находите? Я, пожалуй, смогу предоставить, вам идеальное решение любых противоречий в следующую среду, если не просплю конечно.
Политики с цинизмом, недоступным простым смертным, начинали войны по всякому поводу. Церковь же с удовольствием называлась материнской, наслаждаясь ролью арбитра в юбке в кровавых играх своих заблудших детей. Тем не менее, ни духовная власть, ни тем более светская - до сих пор не признают хищнического права за отдельным бараном, отбившимся от стада.
Говорят, что ни один хищник не охотится на себе подобного. Зато человек с удовлетворением загоняет целые племена себе подобных потому, что создав мораль, он считает себя в праве пренебрегать ею.

**** **** ****

Колокола бархатисто переливались основным трезвучием с пятой, басовой нотой. Третий, ударяемый последним, плывёт высоким дискантом к спокойствию, имеющему сходство с тишиной, а обертоны (простые состовляющие сложного колебания, имеющие более высокие частоты, чем основная частота этих колебаний) переливаются сотней радуг.
Очарованный музыкой посвящённой чудесам, Старков напрочь позабыл о том, что долговязый преподаватель по прозвищу Удав распинается перед аудиторией о Римском праве. Сквозь мутноватое, после прошедшей зимы, стекло Генка глазел на искрящиеся золотом в аквамарине неба купола Владимирского собора.
За такой видеоряд с музыкой я бы, на месте бога, простил людишкам их шкодливую суетливость, - мечтательно размышлял он, всерьёз подумывая о покаянии. Но только на секунду представив в какой срок оценит Фемида его искренность, он мог о нём лишь мечтать. Да и то изредка.

-- … Юлий Цезарь разделял свою Галлию на три части, - поблескивали преданностью предмету очки Удава, - затем, чтобы не обидеть друзей – римлян, крестьян и прочие сословия. Он считал, что Галлия делилась на три региона: Кельтская Галлия, Бельгийская Галлия и Аквитания.
Всему приунывшему студенчеству он действовал на нервы не хуже, чем налоговый инспектор проворовавшемуся директору гастронома. В свои сорок с небольшим лет Удав казался молодым юристам обломком умершей империи. Обычно закончив ознакомление с новой темой, он ловко вычислял самых стерильных и отыгрывался на них за всех, кого не мог застать врасплох. Однако, когда требуется прямо отвечать на поставленный вопрос, студенты проявляют редкую изобретательность.
Удава запросто можно было причислить к филантропам потому, что он публично возвращал ближним то, что украл тайно. Однако даже ему время было не подвластно, а 90 минут пары – уже заканчивались.
-- Следующее занятие я сразу же начну с опроса, - как то не слишком обнадёживающе закончил он, - так что готовьтесь !

Господи, как же это здорово после скучной и утомительной лекции вывалиться в остро пахнущий мастикой коридор и беззаботно плыть в общем потоке студенческой массы, прямо в столовую. Там уже давным давно их дожидается тёплый кофе бочковой, третьи сутки сохнут на подносе никем не востребованные ватрушки, и предельно сконцентрировалась для обсчёта буфетчица. Терпели тётю Шуру в универе на юрфаке, видимо только затем, чтобы у будущих юристов всегда был перед глазами яркий пример нарушения законности.
Навстречу Старкову с уверенностью хищника, загнавшего свою жертву, не спеша, шествовал поэт по своему разумению Лёшка Одинцов. Его стихи ритмично хромали, что совсем не тяготило автора. Поэтическая жилка, которой так горд был Одинцов, скорее напоминала сухожилие. Генке каждый раз хотелось предложить ему консультацию у опытного проктолога, чтобы тот наконец определил , откуда у поэта руки растут.

Как много вокруг нас людей, страдающих недержанием мысли, и лишь только некоторым язык дан исключительно для того, чтобы скрывать свои размышления.
-- Как жизнь? – обречённо подал руку Старков, зная, что за пять минут от поэта не отделаться.
-- Пока терпит, - высокомерно кивнул Лёшка, явно намереваясь стрельнуть очередную пятёрку. Он спокойно посматривал в сторону монументально застывшей очереди и философски прощупывал дырки в кармане брюк.
-- Не отхватил ещё какую-нибудь литературную премию?
-- Успеешь тут…Пегас один, а жокеев от поэзии – пруд пруди! – очень тонко подметил поэт где-то услышанной им фразой. У Одинцова вообще не было собственных мыслей. Он только всячески переворачивал услышанное, теша себя надеждой, что несёт мудрость в серые массы.
-- Ну, тогда жертвую на стойло для Пегаса, - протянул ему новенькую десятку Генка.
-- Ты прирождённый меценат! – горячее пожал протянутую ему с десяткой руку Одинцов, стыдливо осматриваясь по сторонам
Как же… - мысленно улыбнулся меценат, - за относительное спокойствие в море жизни никаких денег не жалко.
-- Что новенького накропал?
-- Вдохновения пока нет…
-- Жаль, - искренно вздохнул Генка втайне радуясь, что муза наконец-то взялась за голову.
-- Но есть одна старая вещь за которую меня уже лечили. Прочесть?
-- Давай, - дал отмашку Старков, внутренне подготавливаясь к полному абстрагированию.
Одинцов принял позу соответствующую своему нетленному хиту:

-- Греется синью, костлявой душою,
Тёмной полынью слушает сердце.
Путает небо мыслью злою,
Помнит о всех
В напряжении вещем.

Смотрит на звёзды, тешится скукой,
Нервною дрожью рождает приливы.
И погибая, - нежится мукой,
В тёмных полях
Средь стерни и колючек.

С ласковой злобой, скажет игриво:
Что не бывать селенитам рабами.
Ночь разрешится утренним взрывом,
Дрожью росою,
И кречетом хриплым.

Плесенью рыхлой оделась весна,
Не замерзая в омутах глаз.
Чёрным квадратом в небе луна,
Знает о снах
И не силится выжить…

-- Здорово! – фамильярно хлопнул поэта по плечу Генка, - если когда-нибудь старушка луна выйдет на пенсию по причине увечья, то обязана тем будет вашему брату-поэту.
А про себя подумал : Слава богу, что на сей раз обошлось без лишнего бредисловия и онанизирования источников. Отчего все поэты так жаждут непонимания?
-- Просто не нужно размениваться по мелочам, - потихоньку начало нести непризнанного РембО, но голод оказался сильнее тшеславия, - рад был тебя увидеть. Деньги верну, когда разбогатею. Пока.
Значит не видать мне их, как Иуде отпущения грехов, - стало наконец подниматься настроение у Старкова, купленное по приемлемой для обоих цене.
Не скучно в универе. Всё происходит тут вопреки прогнозам неба. Гомонливая суета несколько гротескно отражает чудовищные интересы человечества. Но вот иллюзию разрушает подошедший срок начала очередной пары, и только время не торопливо слоняется по пустым коридорам, прислушиваясь к безмолвию вечности.

**** **** ****

Лениво копаясь в информационных завалах интернета, Генка с удивлением узнал, что таинственные племена сарматов обязаны своему появлению необъяснимому объединению скифов и амазонок. Казалось бы, какое практическое значение может иметь для пользователя подобная информация? Может информация значима сама по себе? К чему этот беспредел любопытствующего разума?
Просто за тем, что мы верные рабы его. Мы даже рекламу воспринимаем, как нечто информативное, хотя это всего на всего ремесло неугомонных психологов, задачей которых является умение настолько забивать гвозди зависти в наши деревянные головы, что кошельки раскрываются сами.
Может мы в чём-то и ограниченны, но ограниченность наша не ведает границ.

Каждый раз перед выездом на очередное дело Старков позволял брюзжать своей совести. Он молча, не вмешиваясь, выслушивал позиционные мнения этой самой совести, заранее зная, что всё равно не отступится от извечного девиза всех авантюристов, который несомненно возьмёт верх над очевидностью здравого смысла: - Либо грудь в крестах (это вовсе не намёк на Питерскую архитектурную достопримечательность), либо голова в ноликах.
Не решаясь лишний раз светиться в душных купе расхлябанных поездов, Генка решил воспользоваться услугами одного не в меру предприимчивого частника, который согласился отвезти его в колыбель двух революций всего за каких-то триста долларов, плюс бензин.
"Ха-а!... до Питера!" – ликовал зачатками мозгов частник, - "да некоторые из нашей братии за такие деньги, - на собственном горбу готовы доставить клиента, куда угодно, хоть в Буркина Фасо, причём тщательно обегая таможни".
"Хм-м… Да, я за такую мелочь в клиента тёмной ночью из игрушечного пугача не прицелюсь". - лениво размышлял Старков, недовольно морщась от грохота нескончаемой фонотеки дурацких песенок, собранных частником.

А среднестатистического возраста японец без устали наматывал на колёса серые ленты асфальта. В глазах пассажира сквозила непринуждённая скука. За явно высоким жизненным уровнем частника скрывалось конкретное духовное недоедание, благодаря которому Генка не сомневался в полезности своих тайных занятий.
-- Хороши селянки, - прищёлкнул языком водитель в сторону малолеток, глазеющих на проносящиеся мимо автомобили по шоссе, проходящему через какую-то белорусскую деревеньку, - чё молчишь?
-- Что? – поднял на него сонный взгляд Старков, - а-а… нет, мне нравятся девушки постарше.
-- Это в смысле старые девушки что ли? – диким мерином заржал остряк, начав обгон медленно идущей в гору фуры с польскими номерами.
Порывшись в карманах своей по демократически джинсовой куртки, пассажир без тени какой бы то ни было эмоциональности, протянул захлёбывающемуся от смеха водиле новенькие пятьдесят долларов:
-- Не мети пургу, а? – тихо, но выразительно попросил он, - не выношу сквозняков.
Остряк не стал заморачиваться обидами и заржал ещё громче: - намёк понял, - небрежно скомкал он в руке протестующее захрустевшую купюру и предельно растянул в ширь свою хитрую морду, - может пивка? Так я вильну к какой-нибудь лавке!
-- Слушай, мне бы очень хотелось, чтобы во всеобщем молчании, твоё молчание – было самым громким и выразительным. Я достаточно ясно выражаюсь?
До самого Питера, пользуясь своим правом на не ограниченную монополию, трепался только приёмник.
Город на Неве, встретил киевского гостя резким ветром, мерзким дождём и грязными троллейбусами.

Продолжение следует.