Сосед бухает. Третий месяц пошёл. Никого и ничего не слушает: "да мне похуй". Сдал весь металлолом со двора, распилил машину и тоже сдал, щас у него уже из гаража имущество расходится, сварочник, компрессор, всё, вобщем, что было нажито непосильным трудом. Мать у него полгода назад умерла, сам он бобыль, уже полтинник разменял. Братец родный его на эту стезю толканул - участок хочет заграбастать, под автосервис.
Кто за это время с ним только не бухал - познакомился, блять, со всей синевой местной, а те и рады, на халяву. И все друзья, шопестедц! Ну, и синявки, само собой. Но, рано или поздно, деньги заканчиваются, ловить там уже нехуй, да и прилипла к нему бабёшка, похитрей остальных - сама с ним бухает, а других гонит, особливо конкуренток. Но это какбэ прелюдия.
Вопщем, понесла меня пизда нелёгкая по своим делам на мотоблоке, в ночь зимнюю, студёную. Ни одной собаки на улице - попрятались от холода. Ветер в харю, лечу, блять, света божьего невзвидя, километров шесть в час, по проторенному маршруту. И вот, за поворотом, увидел, из проулка фигура выдвинулась впереди, в метрах трёхстах. Нетвёрдо, но так, знаете, уверенно, на звук моей тарахтелки. Да, забыл сказать, што у соседа тоже мотоблок с прицепом. Ну, он туда железяк накидает и на пункт сдачи металлолома сгоняет, как водка кончится. Сдаст, водки купит, синявок и алкашей насадит и домой - дальше бухать. Едут, блять, лица светятся, как у комсомольцев на БАМе, впереди пару дней халявной пьянки. Им бы гармонь - так полная картина купеческой гулянки. Ну, выглядят, канешно, не по-купечески.
Вопщем, фигура на меня клюнула и вышла нетвёрдой походкой из проулка. Видать, подумала, што сосед ещё чё-нить во дворе наковырял, чтобы сдать. Вышла с явным намерением обосноваться в кузове, который умчит её к безудержному веселью в кругу собутыльников.
Ну, синявка не синявка, а соображаловки чуть осталось. И конь чужой, и всадник не тот. Но глаз не отводит, смотрит с надеждой, которая тает с каждым метром, приближающим меня. И ведь уже поняла, что обозналась, но последняя тусклая искорка надежды всё не тухнет - а вдруг? Вдруг посадит, вдруг увезёт? Ветер дует, продувая грязное дырявое пальтишко на рыбьем меху - холодно, блять! Ну, пусть остановится, пусть увезёт. Пусть нальёт рюмочку, пусть даже выебет (тьфу, блять, аж передёрнуло), но только бы в тепло, к печке прижаться отмороженными почками, уронить на разрушенную печень пятьдесят грамм вонючего пойла, ощущая стекающее по телу тепло, вниз, к ногам, которых уже давно не чувствует... Не остановился. Проехал мимо. И спиной чувствовал провожающий взгляд этого странного существа, которое когда-то было женщиной, девушкой и, возможно, даже девочкой...
Когда ехал обратно, фигуры уже не было. И на звук не вышла. Куда она делась? Бог знает. Нет у неё ни кола, ни двора, ни родни, которая, если и есть, давно от неё отказалась. Побрела, наверно, дальше, бесцельно, равнодушно, сжигаемая внутренним пожаром, который уже не потушить.
Хорошо, что ушла. Не знаю почему, но неуютно было бы увидеть её ещё раз. Как-будто сам в чём-то виноват. Странное чувство.
Приехал домой, зашёл. Жена говорит - иди, соседскую собаку покорми. Пёс отощал, как и пьющий хозяин, даром что не пьёт. Кожа да кости. Заворчал, да нахуй мне его собака обосралась, сам замёрз, как собака. Жрать давай.
Сел, пожрал. Какая-то игла внутри застряла, а может, кость рыбья. Как-будто что-то не сделал. Встал, куртку накинул, говнотопы напялил, взял миску, что супруга соседской собаке приготовила, пошёл. У нас с соседом калитка сделана, через огороды. Подошёл к будке, а он вылазить нехочет - хуле, мол, толку, силы тратить, руку тебе облизывать, ночь длинная, а холод собачий. Посвистел: Черныш, Черныш". Выполз. Ёбанаврот! С Аушвица толще выходили.
Глотал, почти не жуя. Подскуливая от судорог в отвыкшем от жратвы желудке, порываясь лизнуть мои говнотопы и, честное слово! - глаза слезились у него. У меня у самого в глазах засвербило. Ну, от ветра, само собой, как раз порывом и хлестнуло по шарам.
Пошёл домой, и миску забыл. Запоздало подумал, что от жены влетит, но возвращаться не стал. Опять смотреть в эти собачьи, до боли знакомые глаза... И тут, блять, стукнуло - ну конечно! У фигуры в проулке такие же были, точь в точь.
Да что же это такое-то! Что за наказание...
Зашёл домой, разделся. Отказался от чаю, буркнул, что голова болит. Пошёл спать. Лежал, лежал, ворочался, тьфу, блять! Встал, записал, вроде чуть отпустило. Может и усну...
Ну ведь не виноват же я!
А кто виноват?...