Школьные годы мои пришлись на славные восьмидесятые прошлого века. Альму матру я не любил. На то было много причин, одна из них моя врождённая леворукость, спасибо ёбаным совдеповским училкам, точнее одной училке начальных классов – переучила падла меня писать правой рукой, тем самым поспособствовав моему превращению в амбидекстра. Да и зоебись - все, что партия родная не делала, было к лучшему, я сейчас словно воплощение Юлия нашего Цезаря в реалиях центрального Черноземья, например, могу сразу двумя руками жрать и т.д.
Что-то вдруг нахлынуло – воспоминания какие-то мутные об одноклассниках (те ещё были мудаки в основном), учителях (без комментариев) и технических работниках (инфернальные личности, особенно вечно пьяный электрик дядя Саша, он потом повесился вроде).
То, что одноклассников я считал мудаками и подозревал, что и после школы они ими останутся, подтвердилось очень скоро. Буквально через пару лет после окончания школы полкласса работало в ППС, ещё несколько человек отбывали за взятие киосков союзпечати, одна полудурошная умственноотсталая кабыла читавшая до 8 класса по слогам, стала центровой блядью и еблась за раз минимум с тремя мужиками, остальные наши шкуры разбрелись, кто куда по всяким институтам-техникумам-училищам и более я их судьбами не интересовался.
Значицца так.
В восьмом классе у нас рисование преподавал один старичок. Ну не то чтоб старичок, а такой матёрый дед-секач, пенсионер-рецедивист, художник и возможно график. Звали рисовальщика Александр Иванович, а школьники величали его Сапля Иваныч. Почему Сапля? Хуй его знает, но Сапле очень шло это второе имя, прямо как Марии Антуанетта или Мамину Сибиряк. Александр-Сапля Иванович – прекрасно.
Вроде бы он даже умел рисовать, я это понял после одного случая. В нашем классе обучался один поцык, его ещё самый отпетый наш хулиган (будущий работник ГАИ кстати) величал «Бабозаменитель» - за не по-мужски пухлое тельце и девичье личико.
Так вот этот Бабозаменитель приходился учителю рисования каким-то не совсем родным (но беспезды близким) то ли внуком, толи правнуком – пойми их художников этих. И Александр ака Сапля Иваныч зная о низких художественных способностях внучка, пошел на преступление против искусства – начал рисовать картины вместо него и выдавать за художества школьника вполне профессиональные рисунки блюдец, шаров и цобак.
Шёл урок рисования Сапля Иваныч или просто Сапля (как величали его некоторые особо наглые будущие жертвы милиции) вышел к доске, озираясь и потрясываясь средней дрожью, гордо поднял над головой собственноручно написанный портрет цобаки и заголосил как потерпевший:
- Вот ребята смотрите, какой рисунок приготовил нам Витя Пищунов.
Было это представление несколько пошло по своей сути, но настроение подняло даже похмельному дяде Саше, чисто случайно забредшему в кабинет рисования для плановой замены ламп накаливания.
Мутные, выцветшие глаза Сапли Иваныча сфокусировались на моём скромном изображении друга человека. Так как у меня не было дедушки художника (даже не родного) моя псина скромно стояла в воздухе, ближе к правому краю альбомного листа. На рисунке было ещё дерево – толи засохшее, толи была зима. Скорее второе, ибо всё остальное пространство полотна было белое. Длинным коротколапым телом животное слегка походило на таксу или на крысу-мутанта.
Цобакокрыс был плоский как трафарет Горбачёва для фотографирования на Сочинской набережной во времена ускорения, и чёрного цвета, как американский самолёт-невидимка Стэлс (ну так я его себе представлял, чёрный цуко и летает исключительно в безлунные ночи, ищет гнида, чтобы сфотать хуёво лежащее).
- Это что такое. – Строго, но, не переставая потрясываться, спросил у меня Сапля.
- Собака. – Ответил я и скромно потупился.
- Это собака? – Сапля начал трясти рисунком в воздухе и нервно подсмеиваться.
Запахло двойкой по рисованию в четверти. Я молчал.
- Это не собака. Два. – Сапля Иваныч по достоинству оценил мои художества.
Два так два – на рисование, пение и физкультуру мне всегда было насрать.
Расправившись со мной, эта жертва Альцгеймера переместилась на соседний ряд. Рука Сапли Иваныча коснулась плеча нашего Знайки всея класса, круглого отличника и ботана Юры Черниченко. Юра, уверенный в себе бодро протянул Сапле свой рисунок.
Черниченко тупо, без фантазии, но с усердием достойным большего изобразил на весь альбомный лист телевизор с черепом и двумя крест-накрест костями под ним, текст чуть ниже гласил «Леопольд подлый трус выходи!».
Сапля Иванович взял у Юры рисунок и вперился в него своими глазами полусумасшедшего вепря. В классе повисла тишина, даже обитающий на задней парте Факир: хилый телом и страшный на лицо вырожденец похожий на Горлума заткнулся и начал чинить химический карандаш которым он любил рисовать на стенах школьного туалета схемы пёзд и модели хуёв с яйцами в масштабе 10:1.
Сапля Иваныч вдруг весь как-то побелел и затрясся чаще и сильней. Это был знак к началу веселья.
- Ты что смерти Горбачёва хочешь?! – Заорал уже весь багровый от дикой ярости Сапля на испуганного и ничего не понимающего Юру. – Ты что нарисовал такое поганец!?
Он злобно тряс над головой рисунком со стоп-кадром из невинного мультфильма.
- Ребята он смерти Михаила Сергеевича Горбачёва хочет, вот он что рисует сволочь! – Уже тише доложил всему классу Сапля. По лицу его прошла судорога, ещё одна и ещё.
Невооружённым глазом была видна борьба разума с сумасшествием в глубинах личности Сапли Иваныча. Мы с интересом ждали развязки.
Все-таки Сапля не смог полностью совладать с собой и отдавшись на волю приступа шизы начал с упоением рвать и терзать Юрин рисунок. Юра расплакался и выбежал из класса. Мы все немного охуевшие от такого дела тихо сидели и наблюдали за поникшим вдруг учителем рисования. Он, еле передвигая ноги, зашаркал к столу, тяжело опустился на стул и, закрыв глаза, впал в какую-то летаргическую прострацию.
Прозвенел звонок.
23.01.2009. В.Д.