Приключения госпожи Новодворской



Это был самый счастливый год в жизни госпожи Новодворской. Сначала в Вильнюсе Валерии Ильиничне вручили Железный Крест Нацистского легиона, потом был Львов, где открывали скульптурный ансамбль Степану Бандере. Молодые парни со строгим взглядом, веселые девчушки, ветераны в серых мундирах – герои! – и сотни воздушных шаров. Стоя у подножия памятника, Валерия Ильинична радостно смотрела на заполненную площадь.
- Сталин, Берия, - ее голос гремел, перекрывая тысячи других голосов, охватывал всю площадь, растекался по улицам и переулкам, пугая дремлющих котов, - Сталин, Берия – это все недомерки, полулюди, недочеловеки по сравнению со Степаном. Да-да, Степаном! Я имею полное право его так называть. Когда я училась в школе, то в комнате моей висел не Ленин – нет!, - не Марксоэнгельс, а этот, не побоюсь этого слова, величайший в истории человек, человек с большой буквы, человек, посмевший бросить вызов… - ее голос потонул в восторге толпы, даже старенькие полицаи вдруг вытянулись и со слезами на глазах всматривались в это ставшее вдруг самым родным на свете незнакомое лицо; гул не смолкал, но голос госпожи Новодворской набирал силу, пока не разлился вновь по всему городу, гоня за окраины скулящих собак. – И когда все ложились спать, - голос Валерии Ильиничны задрожал, но не утих, - я смотрела в эти мужественные глаза, и чувствовала, как какое-то непонятное чувство разливается по всему телу. Нет, это не плотское, секс – это скучно и нелепо, я читала в книжке, это не плотское, это свыше. Но одно могу сказать, что если кого-нибудь я решила бы осчастливить, отдав душу и тело, то только Степана…
А потом был праздничный банкет с серыми ветеранами и черными юнцами. Госпожа Новодворская немного не рассчитала силы, а, может, кто-то что и подмешал, но только за полночь все поплыло перед глазами, закружилось в вихре невообразимого танца, и было уже неясно, то ли старичок-лесовичок ведет ее в вальсе, то ли она сама подхватила какого-то парубка. И было так хорошо и, вместе с тем, необычно, как тогда, в юношеские годы, в спальне с портретом Бандеры. Кажется, что ближе к утру, Валерия Ильинична, взобралась на стол и отплясывала гопак, но воспоминания об этом остались настолько размытыми, что казались обычным сном, которому не следует придавать значения.
А на рассвете вдруг помолодевшие старички в серых мундирах подхватили свою богиню на руки и понесли к вокзалу. Госпожа Новодворская упивалась восторгом, качаясь на иссохшихся руках…
- Я люблю вас! – вырвался крик из глубины души перед тем, как Валерия Никитична погрузилась в беспамятство. Еще она помнила, как переступила порог вокзала, выходя на улицу… и словно провалилась в пустоту.

- Не знаю, правда или нет, но только старики рассказывали, что с той поры барыня эта является людям на вокзале, - красноармеец Жуков для большей убедительности стал говорить тише, втиснувшись в круг сидящих на корточках красноармейцев. – Если увидишь ее и заговоришь с ней, то все, можешь заказывать собственные поминки. Много, ой, много народу погубила ведьма! Одно есть спасение. Если явится дама, дородная вся такая, страшная, как смерть, в огромных очках и спросит о чем, молчи, не смей даже слова сказать, не то что перечить. Мой дед с братом своим ее видел. Дед промолчал, но брат решил подшутить, стал осмеивать ее, дед еле угомонил.
- И что? – не удержался один из слушателей.
- Что-что? Порезали их цыгане на следующий день. Дед-то жив остался, а братец его сыграл в ящик.
- Враки! – вырвалось у еще одного бойца.
- А вот и нет! – Жуков разгорячился. – Об этом весь Львов знает! Все могут подтвердить! Говорят, даже сам товарищ Сталин, услышав про эту историю, посылал ученых.
- Товарищ Сталин, говоришь? – раздался рядом хриплый кавказский голос, и на бойцов дохнуло дорогим запахом «Герцеговины». Солдаты вскочили на ноги и застыли. Красноармеец Жуков стоял под пристальным взглядом отца всех народов и ни о чем не думал. Сбылась его мечта – он встретил Сталина, осталось только побывать у Ленина в мавзолее – и жизнь не зря прожита. Сталин еще раз пыхнул трубкой и, прищурившись – то ли от дыма, то ли мысль какая в голову пришла, - сказал:
- Хорошо рассказывать умеешь. Как Алексей Максимович Горький. Пойдемте, товарищ Берия, скоро поезд.
И вождь всех народов в окружении многочисленной свиты пошел ко второй платформе, куда вот-вот должен был прибыть грузовой из Центральной Европы. Сталин подошел к разметке, где должен был остановиться ожидаемый им вагон.
- Товарищ Берия, как Вам рассказик? Что-то я не припомню, чтобы посылал во Львов ученых. Занятная история.
- Да уж, куда занятнее. Интересный рассказчик, умеет говорить.
- Умеет, умеет… Говоруны нам не нужны. Болтун – находка для шпиона. Вы меня правильно поняли?
- Я Вас правильно понял, товарищ Сталин. А вот и поезд.
Обычный товарный поезд. Вот только вагон, остановившийся напротив товарища Сталина казался несколько массивнее остальных и имел более мягкий ход. Из вагона выскочили солдаты в черном обмундировании и встали на караул. А следом за ними, по-молодецки гакнув, спрыгнул закутанный в плащ мужчина с редкими усиками и бегающим взглядом.
- Здравствуй, дорогой Адольф, - на чистом идише заговорил с приехавшим Сталин.
- Здравствуйте, дорогой товарищ Сталин, - на не менее безупречном иврите ответил тот.
- Пройдемте в специальный вагон, - Сталин взял Гитлера под руку, - а по пути я Вам презанятную историю о здешних местах расскажу, только сейчас услышал…

Госпожа Новодворская шла и изумленно протирала глаза: вокзал Львова преобразился до неузнаваемости. Хотя нет, узнаваем он остался, но вот только по старым фотографиям 1039-1941 годов. Скамеечки, каменные дорожки, фонари, паровозы с вагонами и даже люди в военной форме – все было а-ля 40-й.
«Кино снимают,- решила Валерия Ильинична. – Конечно же, кино! Военный фильм. Понагнали народу для массовки, все под старину – сколько деньжищ-то?! Не иначе, как Спилберг снимает. Хотя нет, что тут Спилбергу делать, он на студии Лукаса Львов создать может, зачем куда-то ехать? Тогда Михалков, даю голову на отсечение. Очередные «Утомленные солнцем». Стоп! – Валерия Ильинична вдруг остановилась, задыхаясь от гнева. – Это что же? Теперь поезда в Киев не будет? Почему вчера не сказали, когда билет заказывала? Ну, я им сейчас устрою. Тоже мне киношники! Даже солдат в настоящую форму нарядить не могли. И паровозы, сразу видно, переделанные и крашенные. Где там этот Михалков? Это ж надо! Пусть на чем хочет меня отправляет в Киев, хоть на музейном танке.»
Среди всей железнодорожной бутафории выделялся один вагон, стоящий отдельно. Немного поразмышляв, госпожа Новодворская пришла к выводу, что там и надо искать главного на съемках, то есть господина Михалкова. Возле вагона толклись солдаты. Увидев ее, они замерли и побледнели. Один из бойцов вскинул винтовку и прицелился, но вдруг бросил винтовку и, упав на колени, зарыдал. Валерия Ильинична, гордая собой, прошла сквозь строй расступающихся солдат в вагон.
- Винтовка отказала, - бормотал красноармеец, - не выстрелила. Что теперь будет, а? Лева, что будет?
Но Лева не отвечал, а вместе со всеми шарахнулся в сторону от проклятого самой смертью товарища.
Зайдя в вагон, госпожа Новодворская, довольная произведенным на мужчин впечатлением, остановилась на мгновение, чтобы перевести дух, перед массивной дверью с дорогим декором и, мельком взглянув на двух опешивших и побледневших красноармейцев, дернула за ручку и шагнула в купе.
- Свят! Свят! Свят! Спаси и сохрани! Господь вседержитель, - кто-то из бойцов плакал от счастья.
За столом из красного дерева сидели двое. Одного из них Валерия Ильинична узнала сразу: Никита Сергеевич решился на роль Сталина, - а вот второго актера, играющего роль Гитлера, госпожа Новодворская припомнить не могла, как ни старалась, а особого желания стараться она не испытывала. Михалков с неизвестным уставились, замерев, на вошедшую. У Никитки нервно задрожали усы, а Лжегитлер побледнел и застучал зубами. Это только раззадорило Валерию Ильиничну:
- Ну, здравствуте, господа клоуны! Что уставились? Даже мечтать не смели о встрече? Почему никто не предложит даме сесть? Что молчите-то? Языки проглотили? Ну-ну! Скажите, любезнейший, - госпожа Новодворская подошла к Михалкову, - почему это я по твоей милости не могу сегодня никуда уехать?
Тот отодвинулся к самой стене. Валерию Ильиничну это не смутило. Не гордая, подошла ближе. Но почему-то разозлилась. И так противно ей вдруг стало ото всего этого маскарада, так противно, что госпожа Новодворская дала волю эмоциям:
- Что, Сталин, притих, а? Да какой ты Сталин?! Иосиф Виссарионович – это орел! А ты тля и бледная букашка! Гордый и надменный взгляд, а у тебя, как у кролика перед удавом! Какой из тебя диктатор? Тебе только коровами в колхозе командовать, да и то они умней тебя будут! А усы-то? Ты видел, какими должны быть усы? – Валерия Ильинична схватила Михалкова за усы и слегка потрясла. – Бутафория, - презрительно поморщилась. – А ты! – Валерия Ильинична, все еще не отпуская усы Никиты Сергеевича, навалилась на стол и пристально сквозь огромные очки посмотрела в глаза неизвестному. – Гитлер, да? – незнакомец закивал, а госпожа Новодворская засмеялась и вдруг перешла на немецкий – Что трясешься? Страшно? Стыдно? – незнакомец закивал еще сильнее. – Гитлер – это злодей, а ты просто псих! Гитлер – личность! Адольфик увлек за собой целую нацию, а немцы это не русские дураки, тут уж Сталину было полегче. Хотя что я тебе говорю, ты ж по-немецки ни бельмеса… Тоже мне – актеры! – закончила она по-русски и, отпустив усы Никитки и презрительно хмыкнув, вышла из купе. – Интересно, а где здесь уборная?

Красноармеец Жуков стоял у стены в подворотне и не мог поверить в происходящее: его собирались расстрелять. Четверо красноармейцев уже вскинули винтовки и ожидали приказа. Перед глазами предстал образ матери:
- Это что ж ты творишь, негодник? Это тебе не с Машкой юродивой детей шлепать, Родину предал, не оправдал надежд самого товарища Сталина! Не сын ты мне больше.
- Мама, - хотел было оправдаться красноармеец, но образ матери уже исчез, зато в подворотню шагнула черная вдова из дедовых рассказов. – Мамочка родная! – крик бойца слился с выстрелами. Какая-то невидимая сила отшвырнула Жукова к стене, мгновение он еще стоял на ногах, а потом как-то неестественно, не по-киношному упал на землю.
Высокопоставленный офицер НКВД – без знаков различия, но очень похожий на товарища Берию – подошел к трупу, чтобы удостоверить в смерти. Солдаты повернулись, чтобы уйти, и столкнулись лицом к лицу с Валерией Ильиничной. Госпожа Новодворская была до ужаса потрясена бездарной игрой «расстрелянного» актера, гнев и возмущение нахлынули с новой силой:
- Бездари! Никчемные комедианты! – кричала она на потрясенных встречей солдат. – Это разве расстрел? Начнем по порядку. Ты! – госпожа Новодворская ткнула пальцем в грудь одного из красноармейцев, чуть не упавшего в обморок. – Как стреляешь, а? Где ты видел, чтоб так стреляли? Что молчишь, словно язык проглотил? А ну, покажи тетеньке, как надо правильно стрелять! Целься, сучий сын! – солдат послушно вскинул винтовку. – Да ты куда целишься? По воробьям палить будешь? Целься в меня! В меня, я сказала. Так, молодец. Да что ты дрожишь-то? А теперь стреляй! – солдат нажал на спусковой крючок – осечка! – быстро передернул затвор и снова попробовал выстрелить – еще осечка! Бросив винтовку, красноармеец побежал прочь, а следом за ним и его сослуживцы, оставив актера, похожего на Лаврентия Павловича. – Лоботрясы! – не унималась госпожа Новодворская. – И бегать вы не умеете! Ишь, вприпрыжку, как жеребцы, скачут! А ты! – обратилась Валерия Ильинична к товарищу высокопоставленному офицеру НКВД, очень похожему на Берию; тот обессилено сел на землю и зарыдал. – Ты – Берия! Ты палач! Ты зачем к расстрелянному подошел? По головке погладить? Ты должен проверить жив ли он! Но тебе лень проверять, и ты решаешь выстрелить в труп. Дай покажу, как надо! – госпожа Новодворская вырвала из рук Берии пистолет. – Целишься в голову и стреляешь. Вот так! Потом еще и еще! И еще! – Валерия Ильинична разрядила пистолет в голову и грудь красноармейца, про себя отметив качественный грим на лице последнего: очень уж правдоподобные появлялись пулевые отверстия. – Бери свою игрушки и беги отсюда!
Актер, похожий на Лаврентия Павловича Берию, позабыв про пистолет, резво вскочив, бросился наутек. – А ты! – госпожа Новодворская повернулась к убитому красноармейцу - Разве так умирают? Давай покажу, как надо.
Валерия Ильинична вдруг покачнулась, схватилась за сердце:
- Будьте вы прокляты! Вы и ваш Сталин! Ой, я умираю, дайте мне яду! Товарищ, добей меня! – она упала на колени рядом с трупом Жукова. – Но нет! Ты уже мертв! Стреляй, коммуняка проклятый! – госпожа Новодворская рванула на груди платье – Стреляй в чистую девичью грудь! Я умираю, но торжествую над вами! – пыл вдруг сошел- Впрочем, что-то подобное уже кто-то говорил. Понял, как надо? – Валерия Ильинична толкнула в плечо убитого красноармейца. – И ты язык проглотил? Тетя Лера научит вас, как надо играть в кино! А ну, покажи, что запомнил.
Но красноармеец лежал без движения.
- Вставай, когда с тобой разговаривает дама! – и давай хлестать его по щекам обеими руками. Обессиленная, она легла рядом с Жуковым и впервые в жизни как-то странно посмотрела на мужчину.
- А ты хороший, кучерявый, - она потрепала его по волосам, почувствовала на руках что-то липкое, поднесла руку к глазам и недоуменно уставилась на красную полусвернувшуюся жидкость. – Кетчуп? – Валерия Ильинична лизнула ладонь языком, почувствовала вкус соли. Смутная догадка шевельнулась в ее мозгу, и стало так страшно, что захотелось снова стать маленькой девочкой и петь песни про дедушку Ленина.