Действующие лица:
1. Русский патриарх. В действии не участвует, но всегда и везде присутствует либо в темном углу, либо теряется в толпе, либо прячется за яблоней.
2. Иоанн III Васильевич. Великий князь Московский. Мечтает называться царем и даже наедине примеряет корону. Либерал.
3. Каюк Кердык. Посланник хана Золотой Орды.
4. Шанский. Доблестный воевода. Женат. Консерватор.
5. Хомов. Бравый боярин. Монархист.
6. Сенька Педушок. Единственный женский персонаж. Царский гонец и тюремный смотритель. Не замужем. В пассивном поиске.
7. Гришка. Просто Гришка.
8. Ветряйло. Княжеский эконом. Будущий родоначальник доблестных российских прапорщиков.
9. Бояре, челядь и прочие. Яблоки, свинина, Яшка-сторож, он же «баран».

Пять дней шесть ночей скакал Каюк Кердык. Семь лошадей загнал. Пять дней шесть ночей не ел баранину и плов, а вкушал подмерзшие яблоки, сорванные на скаку. Когда мучила жажда, ловил потрескавшимися губами мокрые снежинки и пил кровь лошадей. Ночью примерзая к седлу, днем промокал насквозь от то ли дождя, то ли снега. Промокал, чтобы следующей ночью замерзнуть еще сильнее. Надо было торопиться. Новый хан орды Ахмат – да хранит Аллах его яйца! – снизошел до князя Московии и решил напомнить тому, кто кого когда и где, как зачем и почему. Продрогший, примерзший к седлу, Каюк Кердык под сердцем вез ханскую грамоту Ахмата – да хранит Аллах его яйца!
Душу согревали мысли о скором приеме у русского князя. Бояре упадут ниц, а сам Иоанн III Васильевич, сын Василия Темного, потомок Дмитрия Донского – преврати Аллах того в свинью! – на коленях станет целовать ханскую грамоту, усадит за стол по правую руки и будет считать за честь прислуживать на пиру. Каюк Кердык же снизойдет до светской беседы о породистых жеребцах и московитянках и что неплохо было бы скрестить жидовку с быком. Воложид, думая только о наживе, вспашет всю степь от Киева до Каспия. Жаль, что Ахмат – да хранит Аллах его яйца! – не сторонник агрономии. А русский князь? Что русский князь? Ему деваться некуда!
Ухмыльнувшись, Каюк Кердык пришпорил коня. Вдали уже виднелись московские посады. Наверное, если их поджечь, будет очень красиво!

Великий московский князь Иоанн III Васильевич как раз сел за трапезу, когда ему доложили о приезде татарина.
- Какой такой Каюк? – удивился князь.
- Знамо какой! - вгрызаясь в перепела, нервно засмеялся боярин Хомов. – Снова татарщина приехала денег на развитие ЖКХ просить. У них, видите ли, отхожие юрты не соответствуют международным стандартам!
Юродивый гонец Сенька Педушок, он же главный тюремный смотритель, оторвал наконец лоб от пола:
- Каюк Кердык говорит, что приехал исключительно по ахрономическому вопросу!
- Знаем мы их ахрономические вопросы, - великий князь зевнул. - Берем пяток знатных бояр, сажаем их в клетку, и через полгода вырастает куча золота. Прибыльное, надо отметить, дело – ахрономия! Гоните посланца в шею – у нас своих ахрономов достаточно!
- Никак нельзя! – доблестный воевода Шанский чуть не подавился моченым яблоком. – Нельзя гнать! Одна рать ушла усмирять Литву, другая на «параде» в Новгороде… А как татары нагрянут? Вот и будут тогда и ахрономический вопрос, и развитие ЖКХ! Так что, княже, хоть в острог сажай, но лишь бы не к Сеньке, а я против! Нельзя нам гнать татарина!
- И то верно, - согласился князь. – На моем столе от еще одного рта не оскудеет. Зовите татарина!
- Мудро! Превосходно! Храни тебя Бог! – загудели бояре и, дружно крякнув, разом осушили четыре бочки меда.
Великокняжеский эконом Ветряйло, польско-литовский перебезчик, которому суждено будет стать родоначальником доблестных российский прапорщиков, стал подсчитывать, какой убыток казне наносят разом 78 бояр и сколько можно добавить в мед и пиво квасу, чтобы и незаметно было, и на новую карету с золоченными ручками хватило. А тут еще принесла нелегкая татарина! Оне свинину не едят, им баранину подавай! А баран-то всего один остался, да и тот сторож Яшка.

Вошедший мало напоминал ханского посланника. Промокший, продрогший, он больше походил на приезжавшего недавно целовать крест насмерть перепуганного князя Тверского. Тот так же дрожал, но для вида надменно озирался вокруг.
- Великий хан Ахмат – да хранит Аллах его яйца! – владыка степей и земли русской, повелел…
Сенька осторожно приблизился к великому князю и зашептал на ухо:
- Что-то мало он похож на посланника хана! Да и речи какие-то странные говорит… А манеры? Вспомни, батюшка, посла Польского. Тот полчаса отплясывал, затем еще столько же кланялся (ах, как он кланялся!), прежде чем слово сказать… А этот? Отдай его мне, батюшка! К заутрене уже будешь знать, что он за проходимец!
- И то верно, - согласился князь и хотел уже было громко объявить, что… Но вовремя спохватился: а вдруг действительно посол? А потому лишь проворчал татарину:
- Садись, друже, за стол.
Каюк Кердык сделал было шаг к столу князя, но вдруг словно окаменел: никто, совершенно никто даже не пошевелился, чтобы уступить ему место! Татарин беспомощно озирался по сторонам, пытаясь припомнить, что в таких случаях принято делать. Бояре насмешливо смотрели на него и словно чего-то ждали. Но вот под пристальным взглядом князя зашевелились два боярина, сидящих в самом углу, освобождая место послу.
Стол ломился от яств: свинина жареная, свинина пареная, свинина печеная, свинина вереная, свинина копченая, свинина соленая, свинина жирная, свинина постная… Спаси Аллах! Эти русские, наверно, и вино делают из свинины! Иоанн III Васильевич сделал знак, и слуги стали разносить вино. Каюк Кердык попросил воды.
- За здравие! – великий князь поднял чашу.
Сидевший рядом с татарином рослый боярин потянулся за свиным ребрышком, нечаянно окунув лоснящуюся жиром бороду в чашу посла. Каюк Кердык поморщился.
- А почему татарин ничего не ест, не пьет? – спросил у Хомова князь. Чем мы ему не угодили? Надо было сначала ручку дать целовать?
- Ага, дверную! Запамятовал ты, князь, что татаро-монголы не едят свинину. И вино не пьют. Одним словом – нехристи! А пьют они кумыс – молоко кобылиц. Пробовал как-то – хуже отравы! Да едят муде разные…
Пока шесть кормилиц доили друг друга (все дородные, чем не кобылицы?) да разбавляли молоко квасом, шустрый Ветряйло сбегал на скотный двор, где рано утром мужики кастрировали хряков. Разогнав собак, будущий родоначальник доблестных российских прапорщиков собрал все, что осталось и побежал на кухню. Не прошло и полчаса, как Каюк Кердык с упоением запивал «кумысом» «барана» и благодарил Аллаха и хана Ахмата – да хранит Аллах его яйца! – за вкусный обед. Но еще больше радовался Яшка, которому было разрешено теперь не блеять каждые пять минут. Насытившись, Каюк Кердык поднялся:
- Прежде чем перейти к ахрономическому вопросу, я хочу сказать, что великий хан и владыка степей Ахмат – да хранит Аллах его яйца! – велел мне сказать князю Московии, что пора бы и долг вернуть.
- Какой долг? – удивился Иоанн III Васильевич.
- Задолжал твой прадед Орде 30 000 серебром. За годы проценты набежали… Так что должен ты сейчас 70 000, - ханский посланник приближался. – А с тем великий хан Ахмат – да хранит Аллах его яйца! – велел тебе целовать басму со своим изображением! – и с этими словами Каюк Кердык достал грамоту и развернул ее.
По изображению было видно, что татарские художники за прошедшие годы стали уходить от наскальной живописи: уже при желании можно было не только различить овал лица, но и рассмотреть глаза и тараканьи усики. Три вертикальные полоски внизу лица, должно быть, означали жиденькую татарскую бороду. А под портретом стояла ханская подпись: крест с небольшой завитушкой.
Каюк Кердык был счастлив: ханское изображение – да хранит Аллах его яйца! – подействовало должным образом. Иоанн III Васильевич был в замешательстве. Шутка ли! 70 000 серебром! А если не заплатить, то уже через две-три недели вся орда будет у стен белокаменной. Но одна мысль не давала покоя: а вдруг Сенька прав, и это действительно проходимец, а не посол. А как потом настоящий посол нагрянет? Два раза и по 40 000 не набрать… Это ж надо, такие деньжищи!

После обеда был назначен официальный прием в тронном зале. Великий Московский князь Иоанн III Васильевич, сидя на троне, о чем-то шептался с боярином Хомовым и воеводой Шанским.
- Никак нельзя давать, - настаивал Хомов. – А если это не ханский посол? Портрет, сразу видно, византийских мастеров , а не татарстких. Да и подпись подделать можно. Я, конечно, грамоте не обучен, так красиво крестики рисовать не умею, но вот любой дьяк или приказчик… Мое мнение таково: гнать в шею! Вишь, стоит, все еще рожу ханскую целовать тычет?
- Это как так? – возмутился бесстрашный воевода. – Куда гнать? Зачем? А вдруг это действительно посол Ахмата – да хранит Ал… Тьфу ты, прицепилось! Смирись, батюшка, да поцелуй ты эту басму.
- Да я в жизни своей ничего, кроме креста и любезной супруги моей, не целовал!
- А и крестик там есть, - настаивал воевода. – Под портретом. Закрой светлы очи да облобызай окоянную рожу, авось не убудет, сплюнешь потом втихоря.
- Ну! – татарин стал терять терпение, да и протянутая рука онемела и начала дрожать.
- Стыд-то какой! – Иоанн III Васильевич встал с намерением идти целовать басму. Это ж надо! Что скажут ляхи и литовцы? Позору не оберешься. А хотя… В глазах великого Московского князя промелькнула счастливая искорка:
- А позвать сюда толмача Гришку Латына!
Надо сказать, что Гришка этот был иноземцем Георгом до принятия православия. Посещал лекции видных теологов. Служил наемником у французского короля. Увлекшись алхимией, получил однажды странный газ взорвавшийся от пламени свечи. Окрыленный успехом, поехал в Венецию творить из ничего золото. Но подобных ему там оказалось своих четыре галеры с кошелкою. Потом были Кельн, Прага, Варшава и, наконец, Москва. Однако в белокаменной опыты Георга тоже не вызвали восторга. Мало того, горе-алхимику прищлось даже ночь просидеть в казематах Сеньки. К утру грешник раскаялся и принял православие, после чего был помилован великим князем. Первым делом новоиспеченный православный выдрал клок из бороды Сеньки, а потом попросился служить толмачем при князе, благо варварской латынью владел в совершенстве. Со временем воевода Шанский заинтересовался взрывчатым газом, а русский патриарх часто беседовал с ученым о латинстве и вероятности появления бородавок на мудях Рамского Папы по причине его многогрешия.
Когда Гришка объявил, что увлекся графологией, все подумали: составляет родословную графов польских и литовских, ливонских, тевтонских и прочих. Ученый алхимик пытался объяснить боярам, что такое истинная графология, но те лишь чесали бороды и качали головами: совсем бедный малый с ума сошел. Разве можно по каким-то крючечкам что-то сказать о человеке? Когда же Гришка угадал почерк одного игумена *ского монастыря в письме с крамолой, Иоанн III Васильевич стал уважать иноземца и велел развивать учение. Два года Гришка колесил по миру, собирая образцы почерка всех влиятельных людей современности. И, кажется, не зря…
Гришка как раз закончил картотеку на букву Хер: говяжья шкура с Хтоказав легла на себе подобные в углу комнаты, у самых ног притаившегося патриарха. Двери распахнулись. Вбежавший Сенька встал в сторонке, не решаясь подойти ближе. Гришка вопросительно посмотрел на вошедшего: дескать, что надо? Тот уставился на потолок. Тоже дескать, князь зовет. Благородные мужи с момента крещения Гришки не сказали друг другу ни слова, а всегда беседовали молча, глазами. Справившись для приличия о самочувствии и разузнав о состоянии государственных дел, Гришка, схватив карточку Ахмата, помчался в палаты князя. Подумать только! Настоящее дело! Тут тебе сам посол ордынского хана, а не какой-то там игумен!
Татарин все еще стоял с вытянутой рукой, которую уже почти не чувствовал. Великий князь Иоанн III Васильевич указал на грамоту:
- Сей достойный муж утверждает, что он приехал от Ахмата, однако возникли сомнения. Не можешь помочь?
Гришка опустился на пол и стал доставать из мешка с амбулаторией всякие непонятные вещи, время от времени приближая их к басме, что-то измеряя и записывая.
- Образец почерка Ахмата, - пояснял ученый муж, - нашел я в Крыму. К сожалению, сам камень с надписью «Здесь был Ахмат» привезти не удалось в виду его неподъемности, однако я все точно скопировал с разрешением 240 на 320. Подпись Ахмата на камне занимает 15 кбт, а на грамоте всего-то 7. Вывод: это не басма хана Орды, так как не в правилах у царских особ понижать значение! Далее… Каждое произведение, каждая фраза имеют своего абстрактного автора. Абстрактный автор – это обозначаемое всех индициальных знаков текста, указывающих на отправителя. Абстрактный автор существует в тексте не эксплицитно, а только имплицитно, на основе творческих следов-симптомов и непосредственно связан с самим произведением, индицианальным обозначаемым которого он и является. Схематически это можно выразить так: А=АаП =Аа1П1 и т.д., где А –Ахмат, Аа – абстрактный автор и П – произведение. Учитывая, что человек всегда стремится к прибыли, можно вывести еще одну промежеточную формулу: П= СД+АаД, где П – произведение, С – сюжет, Аа уже знакомо, а Д – прибыль, деньги, величина непостоянная Д = N*(X-n), где N*(X-n) – это налог, величина которого напрямую зависит от стимости пушнины на Ганзейской бирже. Подставляем значения и получаем, что А не равно АаП! Вывод: это не ханская басма! И, наконец, самое главное! Подпись Ахмата имеет шесть точек в завитушке, а на предъявленной грамоте их всего пять… так что это не посол из Орды!
- Не посол! – великий князь боролся с приступом гнева. – Не посол? – заревел он, подбежал к татарину, вырвал грамоту и, разорвав ее надвое, принялся топтать ногами…

Растерявшегося татарина все еще с протянутой рукой для целования уже не существующей ханской басмы вышвырнули на улицу, усадили на коня и прижгли раскаленным железом круп. И одному, и другому. Иоанн III Васильевич долго провожал взглядом удаляющееся облачко пыли. На сердце почему-то было неспокойно. Великий князь решил вздремнуть. У дверей опочивальни свалился мешком под ноги Гришка:
- Не вели казнить!
-Чего тебе?
- Не вели казнить! Забыл я! Забыл я, о, горе мне! Забыл подставить в формулу свежие данные о налоге! Да и вот она шестая точечка! – Гришка протянул великому князю наспех сшитую басму. – Прости, княже, не разглядел по слабозрению… Ой, что теперь будееет!!!!!
Иоанн III Васильевич лишился дара речи. Рядом зазвенел доспехами упавший в обморок доблестный воевода. А Сенька, довольный, потирал руки и думал, какую лучше камеру освободить для Гришки…